Звезды эстрады о Муслиме Магомаеве

Полад Бюль-Бюль Оглы:

— Мы были знакомы с детства. Дрались в компаниях. А петь оба начали с того, что кричали по-тарзаньи. Конечно, между нами возникали и ссоры, и споры. Но вот на мое 55-летие Муслим написал мне очень теплую записку, что вроде как ссорились-мирились, но уже такой возраст, что пора кончать. И я со сцены дал ему слово, что больше ссориться мы никогда не будем.

Ирина Аллегрова:

— У меня к нему была любовь с первого взгляда. Когда я была еще девчонкой. Он был уже популярным человеком, а меня учил музыке. Просто потому, что дружил с моими родителями. Ну, представьте себе! Кумир всех девчонок, красавец. Мне казалось, что он ухаживает за мной как за взрослой, цветы приносил... А он всего лишь приходил с концерта с охапками роз. Короче, я совсем потеряла голову. Конечно, это была совсем детская любовь.

Николай Басков:

— Это удивительная история, но Муслим Магомаев стал фактически моим крестным отцом в творчестве. Я был у него в гостях. Нас познакомил бывший посол Азербайджана, близкий друг нашей семьи, и я впервые пришел в дом к Муслиму Магометовичу, когда только поступил учиться в ГИТИС. Он оказался первым из знаменитых и профессиональных певцов, кто вообще меня прослушивал.

Тогда он сказал, что у меня будет большой путь. Позже мне посчастливилось оказаться единственным певцом, кому он лично аккомпанировал. Я пел под его аккомпанемент итальянские песни на приеме в азербайджанском посольстве. В последние годы Муслим Магометович был тяжел на подъем.

Помню, мне звонили друзья, умоляли помочь пригласить Магомаева на какое-то мероприятие в качестве гостя. Но быть бледной копией самого же себя на глазах у людей он не хотел. Немногие на такое самопожертвование и даже самоизгнание способны — только по-настоящему великие люди. Такой была, к слову, Мария Каллас. Я мечтал спеть с ним дуэтом, и мы собирались записать песню Фрэнка Синатры My Way, сделать красивое слияние баритона и тенора. Уже была заказана студия, но, к сожалению, он себя плохо почувствовал, и мы тогда перенесли эту работу.

Он был настоящим кроссовером мирового уровня, и я многому у него научился. Когда он был на моей премьере Ленского в опере “Евгений Онегин” в Большом театре, то мы, помню, шутили. Я жаловался, говорю, мол, что бы я ни пел, меня всегда просят закончить концерт “Шарманкой”. А он мне в ответ: “Ну и что, а меня все время просили спеть “Свадьбу”.

Странно так получилось, но моя новая запись, которую я недавно закончил, называется именно “Свадьба”. Я решил посвятить Муслиму Магомаеву специальный номер — “Памяти Карузо”…

Валерий Леонтьев:

— Это был бесконечно талантливый, интересный человек. Яркая личность. Это тот случай, когда хочется стать всемогущим существом, чтобы повернуть время назад и все исправить. Но, увы, не дано.

Илья Резник:

— Последний раз Муслим мне месяца полтора назад звонил. Приглашал на свой день рождения — сказал, что будет лишь 12—15 самых близких друзей. Мне так жаль, что из-за дел не смог к нему прийти. Кто же знал, что это был его последний день рождения… Мы с ним познакомились в 1962 году в Питере на стадионе. Был концерт, я изображал революционного кубинца, он тоже революционера играл. За кулисами за бутылкой пива и познакомились. А уже в 80-м было близкое общение. В Баку мы с Аллой Пугачевой прилетели на гастроли. Он нас в гости к себе домой пригласил. О, как он нас принимал! Как же хлебосольно! Алла и он сыграли в четыре руки “Как тревожен этот путь”. Тогда у меня и возникла идея — как это было бы здорово им вдвоем выступить: сыграть на сцене на двух роялях — на красном и черном. Идея тогда всем понравилась, но так и заглохла, не осуществилась.

Я ему очень благодарен за помощь. Он помог выпустить мою первую книгу “Монологи певицы”. Тогда к нам, тем, кто писал поп-музыку, очень плохо относились, терпеть не могли. А Муслим замолвил за меня слово.

Он был в одном ряду с великими — с Эдит Пиаф и Марио Ланца. Кто-то сказал, что эстрада многое потеряла со смертью Магомаева. Нет, эстрада для него — это слишком узко. Музыкальное искусство понесло огромную потерю.

Любовь Казарновская:

— На эстраде ему было комфортнее. А знаете почему? Муслим был очень креативным, энергичным, сам писал музыку, да еще и столь красив собою! Вот благодаря этой креативности вкупе с его артистическим комплексом — мощной фактурой, сексуально-эротическим тембром, от которого вся женская половина страны сходила с ума, — он и стал идеальным воплотителем идей лучших советских композиторов.

Они просто от него кайфовали! Такое впечатление, что все песни Пахмутовой, Добронравова, многих других писались именно под него. Одно жаль — это вечная проблема России: “что имеем не храним...” — Муслим не был востребован как педагог-наставник; с его-то опытом, умением передать чувство, эмоцию, знание молодым мог принести гигантскую пользу… А что касается курения…

Скажу вам так: многие оперные певцы время от времени покуривают, особенно низкие голоса. Любят за чашечкой кофе затянуться сигареткой. Для иных это чревато — появляются мокрота, проблемы с бронхами, а другим — ничего, сходит с рук…

Для Муслима, думаю, это было что-то скорее имиджевое: красивый мужчина с сигаретой на фото — почему нет? Как мне Тамара рассказывала: “Да я в день концерта просто на цыпочках хожу!”, потому что у артиста такого класса режим был очень строгим, самодисциплина во всем. Поэтому здесь вряд ли можно говорить о каких-то глубоких привычках — он весь работал только на музыку.

«Московский Комсомолец».