Надежда Кадышева стала женщиной в 25 лет

Мало кто знает, что карьера популярной исполнительницы русских народных песен Надежды Кадышевой начиналась с фольклорного ансамбля «Россияночка». Она проработала в нем более восьми лет, но никогда не рассказывала об этом периоде своей жизни. О далеком от романтизма пути Кадышевой на большую сцену мы узнали у руководителя коллектива Риммы Масленниковой, пишет «Экспресс газета».

- Римма Алексеевна, правда, что Надежда Кадышева - это ваше открытие? Почему она не любит вспоминать о начале своей карьеры, упоминает как-то вскользь?

- Не знаю, - вздохнула Масленникова. - Видимо, потому что тогда она была совсем другой. Бедной крестьянской девочкой, сироткой, которая от всех зависела и которой люди помогали из жалости. Только из жалости, а не за какие-то особые дарования. Я создала ансамбль в 1980 году. Ох, и непросто ж было в те годы организовать такой коллектив.

И с девками моими мне со всеми пришлось повозиться. Молодые, деревенские, безлошадные - я им, можно сказать, семьей стала: кормила, поила, квартиры всем сделала. Теперь Надя Крыгина и Элла Мамонова со мной общаются, не забывают. Обе понимают, что во многом обязаны «Россияночке». Крыгина проработала у меня десять лет. Она очень талантливая, у нее много кассет, дисков. Ей сейчас звание народной артистки дают. Эллочка Мамонова трудилась у меня семнадцать лет. У нее тоже все в порядке, она состоявшаяся артистка.

А Кадышеву я взяла за компанию с ними. Нашла девчонок в училище имени Ипполитова-Иванова на курсе у Николая Михайловича Тарасенко.

И если уж по справедливости, это ему Кадышева обязана всем. Когда я пришла к нему с просьбой подобрать мне солисток, он назвал вот этих троих своих студенток. Первые две мне сразу понравились, тут уж спору не было. Обе такие яркие, самобытные. А вот Кадышева была ни то ни се. Я ее брать не хотела, но уж больно Тарасенко за нее просил, а потом уж я и сама к ней прониклась милосердием. Она была такая некрасивая! Этот ее взгляд набыченный, лоб вперед, челюсть выпирает, зубов нет. Ужас!

А какая же была она зажатая. Начала петь, а сама вся краснеет, бледнеет, как будто сейчас с ней припадок случится. Держаться на сцене не умела, вела себя как-то настороженно, как будто кругом засада. Она вообще такая по жизни, недоверчивая к людям и враждебная. Хотя, если по-правде, таким редким талантом, как расположить к себе и разжалобить, боженька награждает не каждого.

Надя влезла в душу к Тарасенко, а потом и ко мне. Поэтому я и стала с ней нянчиться. Чего мне стоило протащить ее в мой ансамбль! Тогда к таким начинаниям относились строго. Когда я ее показала в Москонцерте, мне сказали: «Кого ты нам привела! Такую нельзя выпускать на сцену».

Надя не сдалась, в упертости ей было не отказать. Стала она меня брать измором. Другая бы, может, больше и не тыркалась уже. А Кадышева начала мне звонить, напоминать о себе: «Ну что? Неужели ничего нельзя сделать?» Полгода она меня осаждала. «Господи, - думаю, - сердечная ты моя, жаль-то тебя как, сил нету». И я через своих хороших друзей все-таки ее протащила в ансамбль.

- И как же происходило перерождение гадкого утенка в лебедушку?

- С большим трудом. Во-первых, надо было ей зубы вставить. Я отвезла ее к своему врачу, он ей все сделал блестяще. Но внешность - это еще ладно. А вот сколько пришлось бороться с ее неотесанностью! Она же даже по-русски еще плохо говорила. Произносила «тефачки» - «девочки» значит. От акцента своего она долго избавлялась, она же мордовочка.

- А как ее вообще взяли в училище с таким говором?!

- Благодаря Тарасенко, царство ему небесное, - перекрестилась Римма Алексеевна. - Ее ведь туда тоже сначала не брали. Она ведь даже писать не умела после этого интерната, где она училась. Николай Михайлович взял ее к себе в класс буквально на поруки, под свою ответственность. У них с женой детей не было, а у Наденьки - родителей, и он жалел ее как сироту. Сначала принял ее в свой народный хор, а потом в училище. После и мне ее сосватал... А уж как она в Ипполитовке плохо успевала! У нее вечно оставались «хвосты». Но и гонору у нее было сверх меры. Тарасенко рассказывал, как она могла выйти из класса и дверью хлопнуть.

- Но ведь она же Гнесинку потом окончила!

- И туда мы ее устроили. Думаете, она бы поступила? Конечно же, она провалилась, и я пошла за нее просить. Писала всякие ходатайства, была на приеме в Минкультуре. Давила там на то, что надо поддерживать малые народы, и ей как представительнице Мордовии выделили специальное место.

- Это там она познакомилась со своим будущим мужем?

- Нет. Скорее из-за него она так стремилась туда попасть, - улыбнулась Масленикова. - Они познакомились, когда он уже там учился, а она еще в училище. Саша был баянистом в ансамбле «Былина», и мы с ним иногда пересекались на концертах. Надя влюбилась в него безумно. А он нравился девкам, гулял с ними, у него проблем в этом смысле не было. Надя добивалась его всеми силами. Помню, мы с ней как-то до пяти утра сидели и все думали, как его заарканить. Она уже на все была готова, но он не воспользовался, поступил честно. По правде, он ведь и сам ее в конце концов полюбил.

Был 1983 год, и Наденьке исполнилось 25. Мы ее тогда собирали на смотрины в Мелитополь, к Сашиным родственникам. У них семья интеллигентная и зажиточная. Мама - учитель математики, папа - инженер. Но они и овощами, и фруктами приторговывали, привозили в Москву.

А Наденька вся такая сиротка бедненькая. Как же она переживала, чтобы все прошло нормально, как же она за него хотела! А когда родители ее приняли, с ней случилась истерика. После смотрин ей постелили в отдельной комнате, и, когда она осталась одна, все ее напряжение прорвалось таким нервным всплеском.

Замуж она выходила девственницей. Уж не знаю, как у нее все было до Саши, но она себя до свадьбы не мытьем, так катаньем сберегла. У них там в Мелитополе правило - после первой брачной ночи показывать белье, чтоб все видели, что невеста была нетронутой. И Надя мне с гордостью рассказывала потом, как родственники и соседи утром осматривали ее кровавую простыню с доказательством ее невинности и как все были довольны.

Саша тоже сиял от счастья. В общем, до замужества Наденька была молодец. А уж потом понеслось по полной! В Афганистане у нее в любовниках ходил майор-связист, вроде его звали Николай. На Шпицбергене Надя закрутила бурный роман с геологом-изыскателем, кажется, Михаилом...

А на гастролях в Югославии она серьезно увлеклась русским инженером-строителем, работавшим там по контракту. Вообще, все мужички Кадышевой были крупные - настоящие богатыри!

- А что, до Саши за ней никто не ухаживал?

- Ухаживали, но нужен ей был только Саша, - махнула рукой Римма Алексеевна. - Она всегда добивалась всех, на кого глаз положит. Мы же много ездили, и вокруг нас всегда было полно мужчин. Мы с девчонками бывало хихикаем, стесняемся, чего-то там тянем, на что-то рассчитываем, делимся, кто кому нравится, а вдруг смотрим: все наши мужики - у Наденьки.

У нее в каждом городе было по ухажеру. Она вообще такая азартная становилась, когда влюблялась. Это чувство ее страшно заводило. Однажды в состоянии очередной влюбленности взяла и залезла на самую высокую скалу на Шпицбергене. Наденька всегда четко знала, чего хочет, и всегда это получала. И, главное, всегда умела показать себя с лучшей стороны. Внешне к ней было не подкопаться.

Например, она много курила, но тщательно это скрывала. Или вот очень водочку любила. Пила потихонечку, скрытно. Помню, однажды мы в Северной Корее купили бальзама с женьшенем. Это спиртное высокой крепости с корнем внутри бутылки. И вот, когда мы ехали уже в аэропорт, Надя поставила бутыль в сумочку и всю дорогу к ней прикладывалась.

Наверное, делиться с нами не хотела. Короче, думала, никто не видит. И пока мы доехали, она всю бутылочку в одно лицо уговорила. Вообще, жадность - это их с Сашей общее качество. Они во всем схожи.

Когда я Наде свою квартиру уступила, которую мне Москонцерт давал, она меня знаете, как отблагодарила? Принесла пробник духов, который в открытку был вставлен. Маленькая такая пробирочка с палочкой внутри. А Саша своему руководителю из «Былины», которому тоже многим обязан, принес в благодарность коврик для ванной.

- Из ансамбля Кадышева ушла сама или вы ее попросили?

- Да что вы, помилуйте! - воскликнула Масленникова. - Как бы это я ее выгнала?! Случилось все так. Шел 1988 год, разгар войны в Афганистане. И мы должны были туда лететь с концертом. У нас уже билеты на руках, нас ждут. А Надя как раз квартиру получала. Я уже сказала, что это я ей свою уступила, пожалела ее опять. Думала, у меня хоть комната в коммуналке, а у них с Сашей ничего. Вот и упросила Москонцерт все передать Наденьке, а сама осталась с детьми в своей комнатушке.

Меня на работе опять не поняли, только у виска покрутили. Но квартиру все-таки ей отдали. И вот назавтра нам лететь, а сегодня она получает ордер. Как только получила, звонит мне вечером и говорит: «Римма Алексеевна, я не поеду, меня Саша не отпускает». Господи! Это была такая подстава! А Наденька вот так больше и не вернулась, и начали они с Сашей автономную деятельность. Смотрите, как развернулись, театр свой отгрохали.

- А песни взяли из вашего репертуара?

- Какие-то - да, - сказала Римма Алексеевна. - Я вот удивляюсь, как Костюк мог себе приписать песню «Течет ручей». Ее же написал Петр Черняев - причем посвятил ее Кадышевой. Он тоже мордвин был, очень талантливый поэт-песенник. Сейчас-то он уже умер, но песню у него свистнули еще при жизни. А он, добрая душа, ничего и не сказал. Пусть, говорит, пользуются на здоровье.

Зато вот за Николая Михайловича Тарасенко очень обидно. Уж кому-кому, но Николаю Михайловичу Надя должна была бы поклониться в ноги. Он, бедный, когда лежал умирал три года назад, она к нему даже в больницу не приехала. И не позвонила ни разу. А он так хотел с ней повидаться, ведь как дочку любил. Когда я пришла его навестить, он взял меня за руку и говорит: «Передай Наденьке, что я ее очень жду». Ну, позвонила ей, сказала, а та мне так сухо ответила, что нет у нее времени на «всякую ерунду». И на похороны к нему потом не приехала.

- Но вы же не держите на нее зла?

- Давно простила. На самом деле она человек несчастный. Сама страдает всю жизнь. Недавно фильм показывали «Родовое проклятие семьи Кадышевых», там все сказано. У них душевный дискомфорт в генетике. Там ведь и мама покончила с собой, и сестра ее младшая Любочка. И Наденька сама мне признавалась, что она еще в школе в старшем классе носила с собой в варежке какую-то отраву...